Памяти Шимона Переса
Это была моя самая короткая командировка — из Внукова-2 через континент и океан на лужайку Белого дома ровно на полдня. (Спасибо министру Козыреву.) И, безусловно, самая амбициозная. 13 сентября 1993 года на этой лужайке должен был родиться мир на Ближнем Востоке. Свой первый крик новорожденный издал в Осло. Но там, на суперсекретных израильско-палестинских переговорах были тайна и тень, а здесь — весь свет, на глазах которого и должно было состояться подписание согласованной Декларации о принципах промежуточного урегулирования. Все выглядело как сон, что объяснялось отнюдь не только сонливостью по причине разницы времени с Москвой. Американские хозяева лучились гордостью за то, что им удалось устроить беспримерную встречу исторического замирения. Ее кульминацией стали публичные рукопожатия Рабина и Переса с Арафатом. Как же трудно они дались! Это было видно. Клинтон, чья внушительная фигура возвышалась в центре организованной им сцены, казалось, держал их за шкирки, чтобы троица будущих нобелевских лауреатов не разбежалась в последний момент.
«Сегодня мы даем миру шанс, и снова говорим вам: хватит!» – произнес обычно не речистый Рабин. Вместе с Арафатом подпись под документом поставил министр иностранных дел Израиля Перес. «То, что мы делаем сегодня, – больше, чем подписание соглашения,- сказал он.- Это революция». Он был архитектором исторической попытки договорённостей в Осло.
Я вспоминаю об этом сегодня, когда Переса не стало, и когда политический мир устроил ему проводы на самом высшем уровне.
В израильской политике Шимон Перес, кажется, был всегда и всем. Если собрать министерские посты, которые он занимал в разные годы, то он мог бы составить израильский кабинет министров в полном составе в одном лице. Премьер-министр (трижды), зампремьера, министр обороны, финансов, внутренних дел, информации и диаспоры, транспорта и коммуникаций, абсорбции иммигрантов, связи, по делам религий, ну и конечно, иностранных дел. И под занавес президент. Он начал при Бен-Гурионе (другим любимцем первого премьера Израиля был Шарон). С 24 лет он отвечал за самые чувствительные сферы – сначала за вооружение молодой армии Израиля, а потом за атомный проект. Однако главным его амплуа были международные отношения и самая больная, неразрешимая и необходимая тема – модус вивенди с арабским миром. Здесь его главные достижения и все провалы. Одно от другого порой было трудно отличить.
Мне приходилось наблюдать Шимона Переса вблизи (например, в Давосе). И трижды брать у него интервью. Признаюсь, это было наслаждением.
У него безукоризненный стиль. Помнится, пресс-секретарю израильской армии бригадному генералу Рут Ярон я задал вопрос: «Может ли Израиль разбомбить иранский ядерный центр, как в свое время разбомбил иракский реактор?». После паузы ответ звучал так: «Я вас, безусловно, разочарую, но отвечать на этот вопрос откажусь». Двумя часами позже я задал тот же вопрос Шимону Пересу. «Мы не хотим превращать всемирный конфликт с Ираном в чисто израильский. У нас нет возможности замыкать все конфликты на себя», – ответил, ни секунды не раздумывая, этот политический гроссмейстер. Оцените разницу.
О самых трудных вещах он говорил с юмором и эрудицией. «Есть две вещи, которые можно делать только с закрытыми глазами – любовь и мир». Желанный оратор в самых требовательных аудиториях – на английском и французском он говорил с характерным акцентом, но свободно и всегда неотразимо. И дело не просто в красноречии. Он был мыслитель.
Ему принадлежит, на мой взгляд, одно из самых изысканных и щадящих объяснений исторического катаклизма, разразившегося в нашей стране:
— Россия не развалилась, это коммунизм развалился. Коммунизм, который выступал с такой силой за диалектику, сам стал жертвой диалектики. Меня удивляет вот что. Такой неумный режим породил так много интеллигентов, выдающихся людей искусства, что в это сложно поверить. Никогда еще в истории диктаторские режимы не создавали такую интеллигенцию: в конце концов духовный уровень общества превзошел уровень интеллектуального потенциала режима.
— Отношение к евреям в моей стране в течение многих лет зависело от ситуации на Ближнем Востоке. И наоборот, отношения с Израилем были заложником отношения к евреям. Что вы думаете по этому поводу? — спросил я.
—Я думаю, ошибались и вы, и мы. Вы в СССР ошибались, потому что думали, что сможете ассимилировать евреев. А мы были не правы, потому что тоже считали это возможным… — сказал Шимон Перес. — Вы знаете, евреи часто спрашивают себя, что же в них есть такое, почему в мире так распространен антисемитизм. Есть два ответа. Первый — что-то не так с евреями, другой — что-то не так с миром. Те, кто давал первый ответ, стали сионистами, те, кто считал, что что-то не так с миром, стали коммунистами. Они хотели создать общество без наций, без религий, без классов. Из этого ничего не вышло… Сионисты тоже поняли кое-что неприятное для себя. Выяснилось, что антисемитизм сильнее иудаизма. Такова историческая реальность, и мы исходим из нее.
— В чем секрет того, что евреи оставили столь заметный вклад в русской истории? — это уже он сам задает риторический вопрос. — Солженицын объясняет это тем, что в «Народной воле» и среди большевиков было много евреев. Неверный ответ. Среди правых тоже было немало евреев. Солженицын ищет секрет в еврейских деньгах. Тоже неверный ответ. В царской России были богатые евреи, но в большинстве это была отчаянная беднота. А вот куда тянулась масса евреев, так это в среду русской интеллигенции. По-настоящему нас объединяет это грустное сословие, — развивает любимый мотив Шимон Перес.
Но пора переместиться в регион.
— Мы должны отчетливо видеть три фазы. Старый Ближний Восток — Ближний Восток нищеты, войны, отсталости, несвободы, старого мышления — «безнадежный случай»… Новый Ближний Восток должен быть похож на Европу или на Дальний Восток… Но между двумя этими стадиями находится переходный период. Все еще действуют силы старого Ближнего Востока, и царит атмосфера старого Ближнего Востока, однако старое и новое перемешиваются, и что-то сулит надежду на мир, а что-то приводит к взрывам, и все это уживается вместе.
Мало кто на израильской политической сцене умел заглянуть за горизонт так, как он. Ничуть не забывая при этом о времени и месте.
— Многие считают, что на переговорах самое трудное — убедить противную сторону. Нет, самое трудное — убедить собственный народ. Переговоры — это компромиссы и уступки, а кому это нравится? Мы все приучены боготворить борцов, а не тех, кто идет на компромиссы.
Семь десятилетий в политике, столько же, сколько существует сам Израиль, в самых верхних слоях атмосферы — редкое постоянство. Заметим, что это постоянство иного рода, чем, скажем, тридцать лет Мубарака или сорок лет Каддафи и другие подобные экзерсисы на вершине власти, с которой их можно было только низринуть. Перес терпел одно поражение за другим на парламентских выборах и даже на президентских, уходил, оставался, заново находил себя и свое место. Конечно, это следует отнести на счет достоинств демократической системы и ее страховок от авторитаризма. Но не менее важны и личные качества политиков.
Политическая конкуренция — имманентная черта демократии. Весь Израиль — а это маленькая площадка, почти домашний театр, политиков здесь зовут по именам, часто уменьшительным, — так вот весь Израиль с любопытством наблюдал, как развиваются два великих соперничества: сначала Перес — Рабин, а затем Перес — Шарон. Кто кого?
Однопартийцы Перес и Рабин боролись друг с другом за лидерство в социалистической партии «Авода», которая долгое время была правящей, меняясь ролями и местами. В конечном счете генерал Рабин, под чьим командованием израильская армия одержала победу в Шестидневной войне, стал премьером. Перес — зампремьера и министр иностранных дел. Интересно, как они сработались. Они точно не симпатизировали друг другу. Но оба были убеждены в необходимости мирного процесса. Получился идеальный тандем: на первом плане военный герой, которого невозможно обвинить в слабости, в уступках врагу, а за его спиной дипломат и политический мыслитель экстра-класса. Только такая команда могла поставить перед собой задачу беспримерного масштаба и дерзости. После 50-летней победоносной и смертельно опасной истории войн развернуть государственный корабль Израиля в сторону договоренностей с палестинцами. Дать палестинцам шанс создать свое государство рядом. Обменять территории на мир…
Увы, в награду за рукопожатие на лужайке Белого дома на родной земле Ицхак Рабин получил пулю от еврейского фанатика. Это случилось 4 ноября 1995 года, когда он выступал на митинге в Тель-Авиве. Место павшего премьера занял Шимон Перес. Были объявлены скорые выборы, на которых он должен был одержать убедительную победу. Но загрохотали взрывы палестинских смертников, и этот конвейер смерти, разразившийся на улицах израильских городов, был неостановим. Это было больше, чем катастрофа. Весь смысл создания еврейского государства заключался в одном вздохе: должен же быть на этой земле пятачок, на котором евреи чувствовали бы себя в безопасности. Теперь идея безопасности была разорвана в клочья. Это было крушение израильской мечты.
От мирного плана и всей философии договоренностей методом компромиссов осталось мокрое место. Провал мирного процесса стал их общим поражением — Переса и Рабина, прижизненным для одного, посмертным для другого.
В отличие от пары Перес — Рабин соперничество Перес — Шарон было идейным. Лидер правой партии «Ликуд» Ариэль Шарон (Арик, как его все в стране звали) с презрением отвергал Осло. (Склонные к крайности, наши русские соотечественники в Израиле называли это «Ослиный процесс». Это один из парадоксов израильской ситуации: бывшие советские люди, не верящие ни в бога, ни в черта, ни в коммунизм, ни в сионизм, встретились на крайне правом фланге политического спектра с религиозными ортодоксами, которых в обычной жизни на дух не переносят.) Но вернемся к Шарону… В сентябре 2000 года своей печально известной «прогулкой» у Аль-Аксы, святыни мусульман, он спровоцировал Вторую палестинскую интифаду…
На самом деле Шарон и Перес больше, чем политические противники и антагонисты. Они — два полюса израильской политики, два генетических кода программы национального выживания.
Один код — кулак. По всем очевидным законам физического мира, израильский проект был обречен с самого начала. Маленькое, абсолютно искусственное, зачатое в колбе образование должно было помереть своей смертью, но еще раньше захлебнуться собственной кровью, утонуть во враждебном мире, быть раздавленным, сброшенным в море. Если бы все силы новообразующейся нации не были собраны в кулак. Ничто не помогло бы ей, никакие охи и ахи, никакое международное право. Со времен первой арабо-израильской войны 1948–1949 годов стальной кулак — альфа израильской политики. Этой альфой обязаны были владеть все лидеры страны. Никто ее не олицетворял лучше, чем Ариэль Шарон.
Но стальной кулак мог лишь спасти страну, что уже было чудом. Он не мог сотворить другие жизненно важные чудеса — экономическое и политическое, завоевать молодому государству настоящее место под солнцем — среди развитых демократий, в первой двадцатке экономик мира. Даже богоизбранному народу требуется умение найти свою нишу в этом мире. Что рождает потребность в омеге — высшей дипломатии, которая есть не просто умение вести торг, но прежде всего визионерство, понимание того, куда катится этот земной шарик, дар предвосхищения. Этими талантами тоже оказались не обделены израильские лидеры. Этот код олицетворял собой Шимон Перес, дипломат, философ, знаток истории и поэзии, проповедник новых технологий.
В проекте «Израиль» кулак и высшая дипломатия — не антиподы, но разные ипостаси выживания.
Кулак — первичная гарантия для государства, которое обречено только побеждать, желательно блицкригом, еще более желательно — упреждающим ударом, и к черту подробности из расхожей сферы морали и права. Ибо в противном случае оно обречено.
Но ни пять, ни семь, ни даже, не дай Бог, семьдесят семь побед в войнах с враждебным окружением не дали и никогда не дадут окончательной гарантии, потому что и одного поражения будет достаточно. Одно-единственное поражение Израиля смерти подобно. Всегда на грани, всегда у последней черты! Это уникальное экзистенциальное состояние нужно понять, а, поняв, придется простить этому маленькому государству его беспримерные претензии.
Но если враждебный арабский мир нельзя победить раз и навсегда, его нужно покорить высшей дипломатией. После того как его победили семь раз подряд, жизненно важно найти с ним формулу совместного проживания. Никто не проявил в поиске новой парадигмы столько интеллектуальной смелости, сколько Шимон Перес. Его воображение нарисовало новый Ближний Восток, где есть не враги, растрачивающие силы зря на бесплодную конфронтацию, но общие угрозы и проблемы: наступающая пустыня, безнадежная отсталость, бедность и отчаяние миллионов, порождающие фундаментализм. Вот поле битвы ХХI века, в которой былые непримиримые противники могут и должны объединить усилия к очевидной взаимной пользе и интересу. Эта философия была глубинным фундаментом его веры и его прагматизма.
Удивительным образом, но и непреклонный Шарон в конце своей жизни, как, увы, выяснится позже, пришел к пониманию недостаточности ставки на силу и только силу. Так они встретились вновь — два бывших «мальчика Бен-Гуриона».
Самый сильный человек Израиля убедился, что стальной кулак не всесилен, в него должен быть вложен стратегический план. Но и самый дальновидный политик Израиля уже понимал, что если кто-то и сможет сдвинуть его тонкий план, который так легко рвется, с мертвой точки, то только «бульдозер» Шарон. На авансцене два политика могли воевать всю жизнь. Но когда того требуют коды национального выживания, противоположности сходятся. Премьер Шарон даже порвал со своей партией, которая его не поняла, и создал новую центристскую «Кадиму». Перес пришел к нему в кабинет замом.
— Ну не обидно ли отдавать лавры мирного процесса, да еще политическому противнику? — задал я Пересу сакраментальный вопрос.
— Пусть лучше выиграет мирный процесс, чем мое эго, — был ответ.
Впрочем, мирный процесс так и не выиграл с тех пор. Видно, завяз в бездорожье старого Ближнего Востока, который и не думает трансформироваться. Реальная политика пока одолевает визионерство Шимона Переса. Похоже, доказательства его правоты пока еще в будущем.
В минувшую пятницу на горе Герцля в Иерусалиме, где в конце последнего пути встретились уже все творцы Израиля, прощались с Шимоном Пересом. Это были мировые проводы. Президент Обама был лиричен. За все время в Белом доме это были вторые похороны иностранного лидера, в которых он принял участие, первым был Нельсон Мандела. «Мы равно разделяли любовь к слову, и к книгам, и к истории, и возможно, как большинство политиков, мы также разделяли великую радость от того, что мы слышим друг друга, — сказал Обама. — Но поверх этого, я думаю, наша дружба основывалась на том факте, что я каким-то образом мог увидеть себя в его истории, а он, быть может, мог увидеть себя в моей».
То, что висело в воздухе и что высокие гости из политкорректности так или иначе обходили стороной, высказал Амос Оз. В ситуации, когда израильтяне и палестинцы делят один клочок земли, единственным решением является создание палестинского государства — то, что поддерживал Перес, сказал писатель. И с нажимом добавил: «В глубине сердец все стороны знают эту простую истину. Но где лидеры, у которых хватит мужества подняться и реализовать ее? Где наследники Шимона Переса?»
Прямо перед ним в первом ряду сидели премьер-министр Нетаньяху и лидер Палестинской автономии Аббас. За то, что Аббас посмел сюда приехать, дома на него обрушилась буря проклятий. В Израиле шквал критики обрушился на Нетаньяху за то, позволил Аббасу участвовать в церемонии. Нетаньяху и Аббас друг с другом не разговаривали, все общение ограничилось рукопожатием. «Давненько мы не встречались», — только и произнес Аббас.
«Великим человеком Израиля. Великим человеком мира» назвал Переса премьер-министр Нетаньяху. «Я любил его. Мы все его любили», — сказал он.
Он не всегда так говорил. Однажды в официальном интервью я задал ему прямой вопрос: «Ваше отношение к Шимону Пересу?»
— В личном плане я с симпатией отношусь к Пересу, — ответил Биби. — Он был одним из руководителей страны, когда мой брат геройски погиб, и очень по-джентльменски отнесся к моей семье в наш трудный час. Я всегда это буду помнить с благодарностью.
Старший брат Биби подполковник Йонатан — Йони — Нетаньяху командовал знаменитым десантом в Энтеббе, Уганда. К слову сказать, инициатором был Шимон Перес. В той блестящей операции по спасению израильских заложников 4 июля 1976 года десантники потеряли одного человека, и это был Йони.
— Но относительно его политических взглядов, — продолжил Нетаньяху, — я всегда говорил, и в последнее время это многим стало ясно: Шимон Перес абсолютно оторвался от реальности. Он сказал десять лет назад, в начале процесса в Осло, что мы пришли к эпохе, когда все войны закончились, что территория перестает быть серьезным фактором в конфликтах между народами и что эпоха террора закончилась. На мой взгляд, он представляет некое ложномессианское движение в израильском обществе. К любой мессианской идее нужно всегда относиться с очень большой осторожностью. Но даже тот, кто верит в мессианские идеи, не может утверждать, что мессия уже за углом…
В том судьбоносном 1996 году после острой безжалостной избирательной кампании Нетаньяху победил Переса, а сейчас, 20 лет спустя, пережил того, кто был главным идейным оппонентом проводимого им курса и вечным укором. И теперь премьер-министр Израиля был обязан быть великодушным.
С Шимоном Пересом они стали друзьями, сказал он на траурной церемонии. «Мы дискутировали часами, обмениваясь аргументами и так и сяк. Он заходил слева, я справа. Я снова заходил справа, он возвращался слева. И в конце концов, как два вконец вымотавшихся бойца, мы снимали перчатки. Я видел в его глазах, и я думаю, он видел в моих глазах, что наши принципы исходили из глубоких убеждений и преданности общему делу — как обеспечить будущее Израиля».
Ничто в этих великодушных словах не предвещает возрождения мирного процесса. Это произойдет уже с каким-то новым премьер-министром.
Шимон Перес (Семен Перский) родился 2 августа 1923 года в белорусско-польском местечке Вишнево. В семье говорили на идише, иврите и русском — его мать была учительницей русского языка, в школе он изучал польский. Дед — известный раввин. В одном из интервью Перес сказал: «По мере того как я рос, я вместе с дедом изучал Талмуд. Он умел играть на скрипке и читал мне по-русски Достоевского и Толстого». В 1934 году семья переехала в Палестину. Все оставшиеся родственники, включая деда-раввина, сгинут в Холокосте. В 1941 году нацисты загнали всех евреев Вишнево в синагогу и сожгли ее… Учился Шимон в Тель-Авиве. Несколько лет работал в киббуце. Так начинался путь, который привел его из местечка на простор, а потом и на самую вершину мировой политики. Он прожил 93 года.
На прощание еще одна устная цитата из Шимона Переса. Это даже не ответ на вопрос. Это байка или притча, которую он рассказал нам, группе международных редакторов, к слову.
— Я вспоминаю, как армейский инструктор учил группу новобранцев переплывать Тивериадское озеро. Он им сказал: «Если, доплыв до середины озера, вы почувствуете усталость, не плывите назад. Для того, чтобы плыть дальше, потребуется ровно столько же усилий. Лучше плывите к тому берегу».
Сентябрь. 2016 г.