Журналистика как собачья профессия.

Свежая сценка из светской хроники, маленькая иллюстрация на тему «телемагнаты шутят». В Москве заканчивается посольский прием по случаю 50-летия государства Израиль. Ирена Лесневская ищет глазами свою машину. В этот самый момент подъезжает Борис Березовский. «А что же ты сегодня без овчарки?» — удивленно спрашивает Лесневская. Березовский улыбается одними губами.

Накануне Ирена Лесневская назвала «овчаркой Березовского» Доренко. Публично — в телепередаче «Пресс- клуб».

«А что это вы там мямлили?» — это вопрос уже ко мне и заочно еще двум или трем десяткам не последних журналистов, которых Кира Прошутинская завлекла на возродившуюся после перерыва клубную встречу под вызывающим названием «Феномен Доренко». Меня хозяйка пресс-клуба убедила участвовать аргументом: «Разве это не принципиальный вопрос для нашего цеха?»

Феномен собственной персоной был тут же. Это обстоятельство заслужило отдельного комплимента со стороны ведущей: какой все-таки молодец, явился — не устрашился. Хотя речь могла идти не столько о бесстрашии, сколько о другом феноменальном свойстве. Что, впрочем, тоже не было сюрпризом для собравшихся.

А чего, в самом деле, стыдиться — известности? Для публичного мужика, видного телеведущего это было бы странно. Стесняться высокой оценки со стороны тех, кому принадлежит канал, тоже довольно противоестественно в век окончательного торжества исторического материализма. Все мы чего-нибудь стоим, просто одни стоят дорого, а другие им завидуют. И разве журналистика не есть размен личности на статьи и передачи, продажа таланта оптом и в розницу, одному заказчику или разным хозяевам, последовательно или сразу? И в конце концов, не высшее ли это признание — стать притчей во языцех? Да за возможность быть тамадой на собственных поминках что угодно отдашь, а тут такое паблисити — и даром!

Феномен вел себя, как и полагается, победительно. Один против всех — уже в этом есть формула победы. Правила телеигры тоже работали на него. Каждый из участников имел право лишь однажды подать голос и говорить не больше 60 секунд — тут же включался ме- троном и отключался звук. Одинокий мститель мог отвечать каждому — иначе было бы нечестно. А честность в нашей профессии превыше всего.

Феномен честно признался, что он знает, что такое власть телекомпании и как трудно журналисту быть самим собой. Однажды он хотел назвать чеченских боевиков террористами, но ему не дали. Политика телекомпании, на которую он тогда работал, заключалась в том, чтобы называть их повстанцами, моджахедами, но не террористами. Имя той телекомпании — CNN. В условиях, когда хваленые западные компании творят такую чудовищную цензуру, говорить об ОРТ было бы просто некорректно.

Феномен не скрыл, что он зверски популярен. 40 процентов зрителей доверяют ему. Доверяют чему? Этого он не уточнил. Кто-то из присутствующих симпатизантов (такие тоже были) высказался в том духе, что зрители и не ждут от ведущего информационно-аналитической программы «Время» фактов или оценок, зато они тащатся от того, как тот несет всех подряд, как если бы это была программа «Куклы». Феномен одобрительно закивал. В другой раз он многозначительно сослался на Хичкока, как на своего предтечу, что, безусловно, обозначило оригинальный поворот в скромной дискуссии на профессиональные журналистские темы. Нимало не боясь обвинений в эксгибиционизме или патологии, Феномен исповедался в потайных мотивах своего субботнего творчества. Главное, что зрители приходят к нему на свидание. Даже если они приходят для того, чтобы его немножко поненавидеть, — о’кей! он будет полагать свою миссию успешной.

Это было действительно неожиданное признание — вовсе не только лирическое, то есть о себе. Ну кто его в самом деле тянул за язык разоблачать вождей ОРТ, которые не просто терпят, но пестуют именно такую передачу, такое, а не иное политическое лицо канала. Назови они эту передачу «Пятиминутка ненависти» (неважно, что час) или «Феномен Доренко», другое дело. Но причем здесь информационно-аналитическая программа «Время»?

Кира Прошутинская постоянно призывала участников пресс-клуба не переходить на личность, а обсуждать явление. Она права. «Феномен Доренко» — это худшее, что есть в современной отечественной журналистике, агрессивное и по-своему убедительное доказательство того, что свободная пресса есть не что иное, как переход от табу к беспределу.

Десять лет назад мы ушли от того, что к штыку равняли перо и что наши сердца безраздельно принадлежали партии и правительству. Карикатурное мышление, «социальный заказ», Агитпроп, черная пропаганда, ваяние образов врага, психологические войны, если враг не сдается, его уничтожают… Казалось, все эти мороки канули в Лету. Ошибочка вышла. В передаче под названием «Информационно-аналитическая программа “Время”» все это к нам возвращается. Не только в ней, но тут уж в особо чистой, концентрированной и, если хотите, вдохновенной форме. Испытанный арсенал партийной печати соединился с новой свободой. Гибрид получился феноменальный. Или феномен гибридный — публицистика заказная и отвязная одновременно. За кулисами — персональный Агитпроп, коммерческие партии, а на юру герои новой старой профессии — мастера слова как виртуальные киллеры. Беда в том, что именно этот крутой замес публика и принимает за свободную прессу. Публика не виновата, если самый массовый канал предлагает ей именно такую формулу «Времени».

Журналистика, безусловно, собачья профессия. Недаром на Западе свободную прессу называют сторожевым псом демократии. Но как разъяснить, что между сторожевым псом демократии и личной овчаркой все- таки есть разница?

Май 1998 г.

*****

Пару месяцев назад блистательная ригористка Ирина Петровская, возмутившись до крайности очередной доренковской передачей, дала клятву: никогда больше! Никогда больше она не упомянет вслух это кошмарное имя… Я мысленно аплодировал «известинскому» теле- обозревателю. Клятва была больше похожа на фетву. Паршивую овцу из стада вон! Нарушителю конвенций не место в честном журналистском сообществе.

Неделю назад неортодоксальный публицист Андрей Черкизов с телеэкрана призвал коллег ввести в цеховой обиход критерий «рукопожатности», иными словами, не подавать руки… Кому? Имя Доренко не прозвучало,  но, думается, нет нужды гладить пленку с черкизовским выступлением утюгом, чтобы проступило именно это имя… Согласен. Это первое антиимя, но вовсе не единственное.

Я разделяю этот фундаментализм профессии. Невозможно терпеть, когда журналист превращается в киллера, в сливной бачок, пусть даже сливной титан. Правда, справившись с приступом праведного гнева, вызванным очередным громким случаем заказного морального убийства, придется признать, что заказная журналистика хоть и имеет своих героев, однако не является простым порождением индивидуальных пороков, пусть даже и выдающихся вроде патологической жажды денег или славы. Она не более чем частный случай партийной, или, что то же самое, тотальной, журналистики.

Конечно, надо признать, что и тотальная журналистика бывает разной. Такого абсолютного совершенства, как при коммунизме, уже нам не достичь: тогда была действительно идеальная ситуация: одна страна — одна партия — один вождь — одна истина, и задача официальной журналистики была нести в массы эту единственную истину, убивая по ходу все остальные. Беспощадность к врагу была ее фирменной маркой.

Никуда не денешься: конституционно провозглашенная свобода слова и реальный плюрализм усложнили картинку. Партий — в смысле политических сил, групп влияний и давлений, конкурирующих на поле власти, — больше чем одна. Соответственно, и истин, то есть интересов, больше чем одна (один). И это делает невозможным появление единого агитпропа. Не беда, на месте одного могучего Агитпропа появилось несколько агитпропов помельче, но тоже не хилых. В рамках каждого агитпропа журналистика обязана быть одновременно и агрессивной, и послушной, отзывчивой на голос Хозяина и беспощадной к его врагу. Конечно, надо признать, что со сменой системы и враг несколько измельчал. Коммунистическая печать «мочила» в сортире классы и страны, целые движения, направления мысли. Слава богу, никому на Западе не пришло в голову вчинить иск советской печати за диффамацию и клевету в адрес, скажем, Израиля или США, или демократии, или рыночных отношений. Сумма морального ущерба, нанесенного прежде всего собственному обществу, во много раз превзошла бы тот долг, который наши вожди ухитрились взять у того же Запада.

Ныне место классового противника занял противник кассовый. И вполне персонифицированный. Но принцип все тот же: если враг, его уничтожают. Тотальная журналистика тут бесценное оружие.

Тотальная журналистика — это когда информацию подменяют пропагандой, а служение обществу — прости, Господи, за громкие слова — обслуживанием конкретных политико-коммерческих интересов. Вот тогда средство массовой информации стремительно мутирует в средство массового поражения. Наполовину. А на другую половину — в рекламное агентство, что вовсе не делает эту мутацию менее противоестественной или более приемлемой. Так что помимо блестящих титанов бранного промысла нам пришлось бы в соответствии с фетвой Петровской — Черкизова назвать еще партийную тройку, а то и целый список авторитетных редакторов антижурналистики, не говоря уже о капризных медиа- магнатах и надутых полуолигархах.

Хотя Доренко, конечно, первый — по бесстрашию и азарту, с которым он делает свое киллерское дело. О том, что это «худшее, что есть в современной отечественной журналистике», я написал еще полтора года тому назад. А теперь я признаюсь в странном искушении. Мне хочется оправдать признанное чудовище Первого канала.

Вот одна из самых возмутительных выходок этого «прово» от ТВ. Воскресным вечером в самое смотрибельное время по самому массовому каналу он показывает фрагменты любительского порнофильма — раз, глумливо прикрыв особо откровенные места «шторкой» из генпрокурорского мундира, что, безусловно, является оскорблением чести мундира, — два, и цинично смонтировав действительно безобразные постельные сцены с увлекательной дискуссией в сенате, проходившей под лозунгом: как защитить генпрокурора от несправедливых нападок президента, — три. Та же Ирина Петровская в шоу Киселева привела этот случай как пример очевидного бесстыдства доренковской журналистики — дальше уже ехать некуда! И она, безусловно, права.

Показать всему честному народу не по годам рыхлого мужчину, суетливого и беспомощного, прикрывающего свою беспомощность шуточками такого пошиба, за которые студента юрфака навсегда бы изгнали из вуза… Это ли не порнография?! Что должны подумать наши славные ветераны, пронесшие через трудную жизнь веру в закон и порядок? А чему это зрелище может научить молодежь? Явно не тому.

Правда, тут есть маленькая закавыка. Фильм документальный и в роли порнозвезды в нем выступает — пусть и не слишком удачно — генпрокурор Российской Федерации. Неужто этот факт может нас интересовать только глубокой ночью или в специально отведенных для порнографии местах?

А вся политическая дискуссия в сенате по поводу человека, которого общество видит почему-то только в двух крайних положениях — либо голым, либо сразу в 14 костюмах от «Мабетекс», пошитых по заказу Бородина, и никогда в мундире, это что — эротика?

А тонкие ответы героя: дескать, он не вправе мешать следствию, и только следствие покажет, кто это на пленке — он или не он?.. Вот оно и показало!

Доренко, конечно, бандит с большой дороги, но есть масса респектабельных персон в этой истории, которые заслуживают обвинения в порнографии куда больше, чем он.

Положим, это частный случай, эпизод. Главная миссия Доренко — «охота на Лужка», как любовно говорят в мэрии. Он явно задался целью «опустить» всемогущего московского босса. С каждым ударом кисти Доренко мэрский портрет обретает все новые неожиданные черты. Оказывается, мэр — мот и транжир, его администрация профукала гигантские деньги и загнала Москву в долговую яму. Он примерный лицемер — вчера клялся в любви к Ельцину, а сегодня безжалостно его атакует. Лжец и обманщик приписал себе построенную больницу в Буденновске, хотя получил все деньги с лихвой из бюджета… Он — «крестный отец», сами понимаете, чего… И даже, страшно выговорить, тайный покровитель секты сайентологов…

Хотя еще совсем недавно мы знали совсем другого мэра. Крепкого хозяйственника, щедрого мецената — покровителя всех искусств и ремесел, строителя храма, заботливого лидера, человека, без которого в Москве не делается ни одного доброго дела, а хорошо бы и в стране тоже, только тогда у нас все пойдет путем… На этот образ работала могучая машина пропаганды, так сказать, коллективный Павел Горелов, а негореловых в Москве днем с огнем было не найти.

Доренко не слишком озабочен доказательной проверкой своих инвектив — некогда. Подменяет недостающие факты сверканием очей и показательным метанием громов и молний с телеэкрана. Между прочим, то же самое делает и егоантипод Горелов сТВЦ —только в зеркальном отражении: ласково поблескивает глазками, бесстрашно обрушивает на собеседника потоки патоки и елея.

Это и есть тотальная журналистика в разных своих ипостасях — хвале и хуле.

Чувства, которые вызывает Доренко у мэра и его свиты, совершенно понятны. Но, между прочим, где они были, когда киллеры из популярных московских изданий и тот же Доренко точно так же, только с куда меньшими основаниями, «мочили» Чубайса? Тогда им нравилась эта журналистика.

Московская команда вовсе не против игры в одни ворота, если, конечно, это ворота противника. Им и в голову не могло прийти, что ворота могут поменяться.

И вот это, пожалуй, самое главное обстоятельство. Московский мэр всегда был самым ярким сторонником тотального футбола.

Отвлекусь на секунду. Рассказывают, что однажды нападающий Лужков налетел на защитника команды противника и по совместительству президента одной российской республики, да так, что тот получил тройной перелом ноги. Ни желтой, ни красной карточки нападающий Лужков не получил. Он отделался тем, что подарил пострадавшему щенка редкой породы шарпей, ну и вдобавок особняк в Замоскворечье, чтобы было, где держать редкого щенка. Сейчас там представительство автономной республики, так что дружба народов все равно победила. Но я о другом спорте.

Тотальный футбол, по Лужкову, включал в себя теннис на приз «Кепка Мономаха», скачки вокруг Кремля на жеребцах, уведенных из президентской конюшни, полный контроль над московскими денежными потоками и беззастенчивую игру на всем постсоветском поле вплоть до Севастополя под восторженный рев хорошо организованной клаки.

Тотальная журналистика Доренко оказалась симметричным ответом на тотальный политический футбол мэра Лужкова. Трудно рассчитывать на то, что в мире прессы восторжествуют высокие профессиональные и моральные стандарты, покуда мир политики устроен так, как он устроен.

Хотя, конечно, жаль.

Ноябрь 1999 г.