Любит ли главная наша власть прессу? Знает ли ей цену?

Идеальная формула практики власти и работы прессы описана в сказке Андерсена «Новое платье короля». Того короля, как мы помним с детства, разыгрывала свита, которую, в свою очередь, разыграла пара ловких мошенников. Власть сопровождают пиар и страх, и, покуда это так, в обществе проходит любой обман. Чтобы народ прозрел, нужен мальчик с пальчиком, который возьмет и скажет: «А король-то голый». Это и есть функция прессы — верить своим глазам, говорить, что видишь, называть вещи своими именами. Между прочим, и самому королю это пошло бы на пользу, не будь он такой слабохарактерный. В конце концов, нелепо расхаживать голышом при всем честном народе, воображая, что на тебе новое невиданное платье…

Промежуточные итоги

На медийном фронте все последнее время мы подводим очередные промежуточные итоги.

Окончательные итоги нам чуть было не подвели одиннадцать лет назад в августе 1991 года, когда новое старое коммунистическое руководство попыталось одним махом отнять у общества дар слова, прикрыть Гласность, которая так далеко завела страну. В первой же своей команде народу, утвердив список послушных изданий и фактически закрыв все остальные, Государственный комитет по чрезвычайному положению объявил о возвращении цензуры. Это правильный порядок — сначала цензура, потом диктатура. Но как только на пресс-конференции, транслировавшейся на всю страну (зачем? что за гнилой либерализм для настоящей — без комплексов — власти?), девочка с рыжей копной волос задала хунте почти в полном сборе вопрос: «Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что совершили государственный переворот. С чем бы вы хотели, чтобы его потом сравнивали: с Октябрьской революцией 1917 года или с октябрьским пленумом 1964 года?» (снятие Хрущева)… И как только она при этом не была распята на месте, арестована, отправлена в психушку, а видный член ГКЧП с дрожащими руками еще принялся что-то уклончиво отвечать, как бы признавая само право неизвестно кого задавать власти неприятные вопросы, стало ясно, что ничего у них не получится. А король-то голый!

Вот с этого момента мы и подводим промежуточные итоги.

Демократия — не время и не способ окончательных решений, а после августа 1991-го мы живем в демократии — со взлетами и падениями, ущербной, развивающейся, коррумпированной, с разных сторон ругаемой, в разной степени управляемой. Так или иначе, но какая-то степень либерализма, плюрализма, терпимости, отстраненности от власти уже застолблена, стала привычной и вошла в нравы. Свободное слово — уже не просто дар сверху, а некий институт и инфраструктура информации, без которых трудно помыслить жизнь ни отдельных людей, ни общества в целом. Да и сама власть утратила былую тотальность и сакральность, разделилась на политическую и экономическую, центральную и региональную, раскололась на разные центры власти и хотя, конечно же, не вовсе отстала от общества, но все же отделилась и отдалилась от него.

Жизнедеятельность прессы протекает уже в довольно широком физическом поле с разными полюсами давления и притяжения. Пресса и власть (разные власти). Пресса и деньги (которые есть и которых нет). Пресса и экономика (реформируемая, принципиально не ре- формируемая, мутирующая, развивающаяся от кризиса к кризису). Пресса и общество, при том что эпитет «гражданское» ему пока можно дать только авансом и на вырост. Пресса и разные интересы, плохо и очень странно порой структурированные как читательские и зрительские. Поле это, вне всякого сомнения, весьма диковатое, но это уже не выжженная агитпропом земля. Продуваемое разными ветрами и поветриями, оно дозволяет ряд степеней свободы. Смысл промежуточных итогов в том и состоит, чтобы понять: этих степеней свободы стало меньше или больше с предыдущего замера? Или меньше, но больше? Или больше, но меньше? Ибо, как и у отдельного человека, качество жизни (то есть свободы) прессы состоит из целой корзины разных, просто несравнимых, идеальных и материальных, показателей, и одни могут улучшаться, а другие ухудшаться одновременно.

Прошлые наши замеры относились к кризису с НТВ (баталия с Гусинским, начало 2001 года) и к кризису с ТВ-6 (баталия с Березовским, начало 2002 года). Сейчас, в середине лета 2002 года, можно подвести черту под этими титаническими битвами. Однако неожиданно — во всяком случае, центральная власть к этому не имеет прямого отношения — прорвало в двух других местах.

Провинциальный анекдот

Один из кризисов принял обличье провинциального анекдота. Придется его пересказать.

Президент Путин устраивает общие пресс-конференции раз в год по обещанию. На последней в зал набилось семьсот представителей разных СМИ. Фурор вызвал корреспондент газеты — нарочно не придумаешь — «Красный тундровик». Никто не знает, откуда он взялся и как пробился к микрофону, но вопрос он задал «в десятку». Почему в Ненецком автономном округе «уже третий прокурор, расследующий дела о злоупотреблениях, вынужден уйти в отставку, а губернатор Бутов на допросы не является?». Какая газета не мечтает об эффективности своих выступлений, о том, чтобы власть реагировала на публичное слово. Но чтобы так! Ответ президента, транслируемый на всю страну, прозвучал для скромного провинциального издания как выигрыш главного приза в jack pot. Президент сказал буквально следующее: «Я об этом ничего не знаю, но сегодня же поговорю об этом с генеральным прокурором Владимиром Устиновым». И это несмотря на признанные трудности телефонной связи между президентом и генеральным прокурором…

Неизвестно, состоялся ли сеанс этой трудной связи или нет, но два дня спустя вся страна была шокирована новым сообщением. Главный редактор «Красного тундровика» решением местных властей была уволена со своего поста. Анекдот оказался прескверным.

Конечно, реальная история, облетевшая страну в таком виде, заслуживает самого пристального изучения. «Красный тундровик» — это, если отбросить столичный снобизм, совсем не до смеха. Жизнь — выживание в Заполярье, тем более что в зоне вечной мерзлоты почему-то особенно хорошо сохраняются старосоветские нравы… Фантасмагорические реалии северного завоза… Схватка вокруг нефти с «ЛУКойлом» в главной роли. А уж какие роли умеет играть эта, похоже, совершенно не озабоченная своим общественным имиджем корпорация, мы знаем по скандалам с ТВ-6 и раньше с «Известиями». Так что вопрос, в том числе публично заданный президенту, может быть, не так прост.

Шокировала реликтовая чистота и простота нравов, сохранившаяся в отечественной глубинке. Край непуганых феодалов! Власть — это когда что хочу, то и ворочу. Удел прессы — мыкаться и пресмыкаться. Пресса — безгласная и бесправная служанка. Подала голос — вон! И никто феодалам не указ. Ни президент, поставленный в глупейшее положение (интересно все же, как он среагирует?). Ни то, что свидетелей уйма: кремлевский зал битком и вся страна.

Как луч света в нашем заполярном царстве, скверный анекдот  высветил — совсем по Белинскому — окружающую действительность. Речь не только о Ненецком автономном округе. Эта модель отношений царит в любой нашей провинции. В национальной республике или русской области, в «красном поясе» или «либеральном» крае, в заполярной или субтропической зоне климат для местной прессы один — запредельный сатрапический. Таково не исключение, а норма.

В российской глубинке, наверное, все-таки слышали, что ГКЧП провалился, но инстинктивно правят по его законам. И никто им не мешает.

Смерть «Общей газеты»

Смерть «Общей газеты» и умирание «Литературной газеты» — другой круг медиакризиса нынешнего лета. Людям с памятью и старой школой чувств нестерпимы подробности.

Некто Лейбман (на самом деле никто) купил, по слухам, за три миллиона долларов у Егора Яковлева «Общую газету», зачатую на баррикадах августа 1991 года. И при этом он еще нагло заявляет, что сменит все: устаревший и никому не нужный «лейбл», устаревший коллектив, устаревший и никому не нужный круг читателей. Да кто он такой, этот Лейбман?!

«ЛГ» с ее некогда блистательной писательской публицистикой и лихим «Клубом 12 стульев» влачит жалкое существование в рамках лужковско-евтушенковской (имя олигарха, а не поэта — просьба не путать) «Системы», где на нее смотрят как на приживалку и не скрывают, что ценят здание, а не издание. Ну что за жизнь!

Жизнь на самом деле тяжелая. Обе респектабельные и амбициозные газеты оказались без средств к существованию. «ЛГ» от безвыходности продалась сначала какой-то сероватой структуре, якобы связанной с «Менатепом». Потом, когда Лужкова многие считали без пяти минут президентом страны, и его окружение скупало все, что движется, она как потенциально полезный агитресурс попала под «Систему». Но совместные планы Лужкова и страны расстроились, и голоса интеллигенции потеряли для окружения московского мэра ценность, а больше у нее (интеллигенции) ничего за душой не было: ни покупательной способности, ни привлекательности для рекламного рынка. (Собственно душа не в счет, она обязана трудиться — естественно, бесплатно — и потому не кредитоспособна.) Так что в «Систему» газета так и не вписалась.

Беда «Общей», по ее собственным словам, в том, что «перевелись романтические спонсоры» — Гусинский, Лужков, Каданников…

«Романтика», чистое меценатство, если они когда- нибудь в наше время и были, действительно не работают как экономический уклад. Да и зачем вышеперечисленным господам былой литературный блеск или шестидесятническая публицистика — особенно за свои деньги?

Если преодолеть понятную сентиментальность, придется признать, что кризис постиг не только газетные финансы. В киосках за былые заслуги не покупают. То, что было лучшим вчера и позавчера и что было в свое время нарасхват, вовсе не обязательно хорошо сегодня. Феномен «ЛГ» с золотыми перьями и лукавым царедворцем А.Б. Чаковским вряд ли возможно повторить в нынешних условиях, да и незачем. Для этого надо было бы, как поется в популярной песне, вернуться BACK IN THE USSR. Только кто же этого захочет?

Из всех плодов самый заветный — запретный плод. Пусть даже в виде сухофруктов или компота. Феномен лучших публикаций «Литературки», а также «Комсомолки», «Известий», не говоря уже о «Новом мире», из которых в свой час вышла перестроечная публицистика, заключался в аромате запретного плода, в искусстве тайнописи, письма между строк, намека, который умный и страждущий сообщник-читатель уловит, а цензор нет, в морализаторстве, которое заменяло совершенно невозможный политический анализ, в сублимации стиля, которая возмещала информационную недостаточность и зияющие дыры смысловой недосказанности и даже недодуманности. Возможно ли это тиражировать сейчас, когда возможно  собирать факты и называть вещи своими именами, когда, оказывается, даже хунте можно задать в лицо прямой вопрос в открытом экране? Нужно ли?

Нынче в цене информация и развлечения, о чем говорит вполне заслуженный успех деловых изданий типа «Коммерсанта» или «Ведомостей», прекрасно чувствующих свою успешную и состоятельную аудиторию, не говоря уже о всякого рода печатном и рекламном гламуре. Это естественно и нормально. Жаль, однако, что пока не сложился рынок идей, экспертизы, аналитики. То есть публицистики. Старая интеллигенция не может, а новая элита не хочет платить за глубинное знание общества, которым руководит? Платежеспособный спрос на публицистику еще не созрел — рано? Быть может, быть может…

А стиля жаль.

На минувшей неделе окончательно завершилась история с Гусинским. Завершилась мирно, подозрительно тихо и без единого упоминания о свободе слова. В том упорном закулисном торге, о котором наружу до самого его разрешения не просочилось ни единого намека, эта тема явно была лишней. Бывший олигарх продал «Газпрому» остававшийся у него блокирующий пакет акций своей бывшей империи. Сумма сделки не разглашается, при этом подчеркивается, что активы проданы вместе со всеми долгами. Утверждается, что окончательная цифра меньше 300 миллионов долларов, которые предлагались Гусинскому в начале (и вместо) агрессивной тяжбы. Но в том, что она достаточно круглая, не сомневается никто. Как выразился ключевой участник первого этапа этой тяжбы, «стороны раз шлись довольные друг другом». Надо полагать, каждый получил свое, то, что ему и нужно в данный момент. Власть — «дружественное поглощение» важного телеканала и окончательное удаление некогда опасного игрока с российской политической сцены, где у него не осталось ни интересов, ни инструментов влияния. Бывший олигарх — деньги и отпущение грехов. Теперь он чист. Больше его по обвинению в мошенничестве никто преследовать не будет. Операция по перекачке политических денег по медиаканалу в астрономических масштабах — «ноу-хау», сделавшее Гусинского мультимиллионером, — окончательно легализована. То, что при этом пришлось вновь раскошелиться «Газпрому», все эти годы и служившему бездонной бочкой этих самых политических денег, естественно, не в счет. Конечно, ситуация, когда кредитор выкупает у должника его же долги самому себе, выглядит довольно парадоксально, но «Газпром», возможно, утешил себя тем, что это в последний раз. По отношению к Гусинскому во всяком случае.

Приодеть короля

Любит ли главная наша власть прессу? Конечно, любит, иначе бы не пыталась ее контролировать. И знает ей цену, иначе не пыталась бы купить ее вместе с олигархами или выкупить у неугодных (нелояльных) олигархов. 

Власти хочется контроля над прессой, и это звучит пугающе. И все же какова природа и масштаб контроля Кремля над центральной прессой? Строго говоря, на саму прессу он как раз не распространяется — в отличие от электронных СМИ. Очередь не наступила? Быть может, но пока независимая пресса вполне независима.

Действует ли в СМИ какой-то агитпроп? Иными словами, служат ли СМИ орудием пропаганды универсальной идеологии или некоей сверхценной идеи, будь то коммунизм, национализм или хотя бы какая-то разновидность этатизма? Вот это было бы чудовищно и действительно опасно. Это было бы свидетельство движения к тоталитаризму. Но вроде бы этим пока не пахнет.

Тогда, может быть, на СМИ наложен обет молчания в отношении каких-то тем? Нет. Фигур? Можно ли, скажем, ругать Касьянова, или Лужкова, или Шойгу, не говоря уже о Чубайсе? Да за милую душу. В президентской администрации этому будут только рады. Стране достаточно одного героя, Путин должен быть вне конкуренции.

Правда, культ личности Путина, какие бы искренние попытки в этом направлении ни делала его свита, пока оборачивается скорей «Куклами», чем кукловодством. Для СМИ Путин тоже далеко не священная корова. Зато СМИ для команды Путина — магический кристалл, преобразующий действительность до полной неузнаваемости, секретная лаборатория алхимика, где свинец переплавляется в чистое золото, полигон политтехнологий, конвейер рейтингов. Они помнят чудо 2000 года, когда кто был никем, как по мановению волшебной

палочки, стал всем. А 2004 год не за горами, они уже умеют считать дни до выборов. Научились, на дворе как-никак демократия…

Контроль над СМИ должен быть личным и единоличным ресурсом президента и кандидата в президенты В.В. Путина. Похоже, что именно так выглядит задачка. Это не национализация и даже не огосударствление СМИ. Это, скорей, попытка приватизации СМИ в интересах первого лица от имени государства.

Что бы ни случилось, король не должен быть голым. Свита считает, что новое невиданное платье королю сошьет лояльная пресса.

Мы, кажется, подобрались к сути. Реальный и вполне принципиальный спор в этом и состоит. То, что мы смотрим и читаем, — это СМИ или СМП? То есть средства массовой информации или средства массированного пиара (с пропагандой вроде бы покончено в предыдущую эпоху)? СМИ в конечном счете — это общественное достояние или царское угодье? Пресса и ТВ работают для нас или на них?

Иными словами, пресса — это кто: шьющие платья на заказ ловкие обманщики? Или мальчики (и девочки с рыжими волосами), способные посреди всеобщего ажиотажа сказать: «А король-то голый!»? Конкуренция этих двух моделей и составит главное содержание жизни нашего цеха на видимую перспективу. Промежуточный итог подведем в 2004 году.

Июль 2002 г.