Испанец в России, русский в Испании

Испанец в России, русский в Испании. Хуан Кобо был полукровка – в экзистенциальном, а не эритроцитном смысле, от слова кров, а не кровь. И в этом был его крест. Он родился и умер в Испании, а прожил всю жизнь в России. Он – из знаменитого поколения «испанских детей», чей путь был из огня да в полымя. Из испанской гражданской войны – в советскую Великую Отечественную. Начать с того, что из эмиграции он попал сразу  в новую эвакуацию, в Узбекистан.

В московском университете на филфаке он учится на отделении русского языка и литературы и одновременно на романо-германском. Любит поэзию и становится чемпионом университета по боксу. Двуязыкий, двужильный. Журналистский путь начинает на радио (рассказывает революционным кубинцам о том, что происходит в СССР). Быстро исчерпав творческие возможности вещания – иновещания, идет в прессу, работает в «Новом времени». Пишет советским читателям об Испании и Латинской Америке. Печатается в «Комсомольской правде», «Известиях», «Литературной газете». (Вам известны эти названия? Не верьте себе, это были другие газеты, лучшие в стране). При этом у него было уникальное положение: в закрытом обществе он де-факто становился  «полупроводником» информации о мире за железным занавесом.

Сегодня журналистику старательно делают сводной сестрой пиара. Официальная журналистика ушедшего времени была синонимом пропаганды. К Хуану Кого это не очень прилипало. Он верил в то, что делает, даже когда заблуждался. Может быть, потому, что с ним всегда оставался великий миф испанской гражданской войны. Я думаю, он не мог до конца принять мысль о том, что Сталин главный злодей, потому что главным злодеем был для него Франко, а Сталин был против Франко. При этом он душевно и профессионально ненавидел мифологию. «Откуда взялась легенда о фразе «Над  всей Испанией чистое небо…» – возмущался он. – Сигнал к путчу звучал короче: «Семнадцатого в семнадцать», то есть, 17 июля в 17.00». Он так и писал, а редакторы возвращали ему «чистое небо». Его бесило, когда его правили – вплоть до разрыва с изданием. 

Он не был циник, он был профессионал. Прокрустово ложе официоза он преодолевал фактографией и аналитикой. И литературным вкусом. Он не просто знал и любил мировую литературу, он был женат на ней. Его жена – блистательная переводчица Людмила Синянская стала русским голосом Маркеса, Кортасара, Борхеса, Льосы, Карпентьера, Неруды…

То, что в его мире было два полушария, и их связывали общие токи, вдвойне пригодилось, когда железный занавес стал рушиться. С сердцебиением Хуан Кобо следил за тем, как Испания после Франко освобождается от фалангистского корсета.  И как страны Латинской Америки вырываются из объятий генералов – «горилл».  И очень заинтересованно переводил эти уроки на русский. Сквозной темой его журналистики стал переход от диктатуры к демократии. Быть может, это главная тема нашего времени. Идеалист сказал бы, что «Иного не дано». 

Именно так он и сказал. Знаменитый перестроечный сборник, вокруг которого было сломано столько копий, это его редакторская работа. Он вышел в издательстве «Прогресс» в 1988 году, и темпераментный Хуан предложил название  «Иного не дано» – вместо аморфного – ни рыба – ни мясо «Больше социализма, больше демократии». Его напора хватило убедить начальство.

Хуан был страстный спорщик. Эта страсть могла завести его далеко. Один из наших споров я не забуду никогда. Ну да, ГУЛАГ, ну да, сталинская система, горячился он, но от самого человека в конечном счете зависело, кем и как ему быть. Моему отцу… – в пылу спора он не заметил, как перешел черту… Моему отцу была предложена миссия Меркадера. Он отказался. И ничего, ему сошло это с рук… Я обомлел. «Убить Троцкого?» – стараясь не выдать себя, переспросил я. «Да»… Так близко ужас истории не подступал ко мне никогда. А он жил с ним всегда – с раннего детства. И даже из него сделал частный урок — о свободе воли!

Нет, я немедленно должен рассказать другой эпизод. У нас с Хуаном было общее жизненное приключение, оно называется СКИЖ (SCIJ). Аббревиатура расшифровывается как Международный клуб журналистов-лыжников. Хуан вошел в него еще на его заре, а я присоединился позже в середине 80-х. Он уже жил в Испании, а тут как раз очередной съезд проводился в Серданье, анклаве на испанско-французской границе, и мы позвали Хуана. Он, конечно же, примчался. Ничто его не остановило, даже то, что незадолго до этого он сломал ногу. Он приехал из Севильи в Серданью через полстраны на машине. Ни кататься на лыжах, ни ходить с ногой в гипсе он не мог, но из-за руля не вылезал. Ну и мы с Колей Поповым, бессменным капитаном русского СКИЖа рядом. И еще Визбор.  В машине оказалось полное собрание сочинений барда, с которым в Москве Хуан дружил, и тут не расстался. Выяснилось, он без него часу не может прожить. Мы могли опаздывать на встречу или дружескую вечеринку, но машина сама останавливалась на полдороге, проигрыватель включался на полную мощность, и… Просто слушать было мало, Хуану и в голову не приходило, что тут можно не подпевать.

Наверное, со стороны это было довольно странное зрелище. Вечер, над нами все в звездах черное испанское небо,  вокруг ни души. И прочувственные русские голоса на всю катушку. Машина не трогалась, пока половина визборовского репертуара не была хором перепета…

Из Испании Хуан Кобо писал в «Московские новости», «Общую газету», «Коммерсантъ», выступал на «Эхе Москвы» и «Свободе»… Обе родины он любил совершенно неподражаемой любовью. Может быть, больше всего это выражалось в том, как за рюмкой водки или бокалом вина он мог разнести и ту и другую по кочкам. Водку, надо признаться, он до конца жизни предпочитал вину.

Сентябрь 2012 г.