Немногие знают, с чего начинал свою карьеру Виталий Игнатенко. Юношей в Сочи он подрабатывал спасателем на пляже.

И совсем мало кто – может быть, только спасенные им знают, что он не бросил этого занятия с годами.

Меня Виталий спас дважды. Однажды от безработицы. Другой раз – от очень престижной работы.

Мы оба с ним считаем своей журналистской alma mater «Комсомолку», где он очень стремительно вырос от стажера до первого заместителя главного редактора, а я до ответственного секретаря и собкора в Нью-Йорке. А потом случилось ЧП. На одну из моих публикаций обрушился секретарь ЦК по пропаганде. С высоты лет это – абсурд, анекдот, но тогда у него были весьма скверные коннотации. На меня автоматически легли два запрета – писать и ездить. Это продолжалось вереницу лет.

Виталий успел поработать в ТАССе и пришел в ЦК заместителем заведующего новым амбициозным отделом международной информации, созданным как раз для того, чтобы расшевелить эту заскорузлую сферу. Что удалось новой команде сделать на этом фронте, какие перемены внести – другая тема, но на моем фронте перемена точно произошла: я вдруг получил назначение заместителем главного редактора «Moscow news». Что было равносильно реабилитации. Какие спасательные техники применил Виталий, как ему удалось обойти секретаря ЦК по пропаганде и победить правящий абсурд, одному Богу известно…

Конечно, «Moscow news» в ту пору была своеобразным изданием, на первой же редколлегии я получил прекрасную возможность в этом убедиться. Это была принципиально безошибочная газета – в ней печатались только парадные, в основном официальные материалы, к тому же в переводе на английский и другие иностранные языки. Без особого удовольствия представив меня коллективу, главный редактор Яков Алексеевич Ломко (на своем высоком и необременительном посту он находился семнадцать, а может, и сто семнадцать лет) перешел к планированию очередного номера. «Итак, – сказал он с пафосом, предназначавшимся явно не только присутствующим, – мы публикуем речь министра иностранных дел СССР Андрея Андреевича Громыко на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. – Полный текст! – добавил он тоном, отвергающем любые неприличные сомнения. – Какие еще интересные материалы предлагаются в номер?»

Когда я без особого восторга описал эту сцену Виталию, он не сказал мне, что за снятие запрета на профессию следует платить. Он сказал: «Вот и меняй газету!»

Вторая ситуация, в которой я оказался так же ненароком, показалась мне, если не более трагичной, то уж точно безысходной.

На самом деле, это было прекрасное время Гласности и Перестройки. Я и сейчас считаю его самым счастливым для людей нашего цеха. Пресса перестала быть красной и еще не стала желтой. Мы были свободны писать то, что думали, и еще не думали о том, что за это надо платить – в самом буквальном смысле, что СМИ – это не только миссия, но и бизнес, который должен окупаться. Прекрасная идеалистическая пора. К этому моменту Виталий был главным редактором «Нового времени», а я первым замом. Сказать, что работа мне была в удовольствие, значит, ничего не сказать. Я был в ладу с окружающей действительностью и с собой! И тут я пропустил удар – с самой неожиданной стороны. Мне предложили перейти на работу в ЦК КПСС.

Нынешние зрители знают режиссера Карена Шахназарова. А то поколение серьезных читателей знало имя его отца Георгия Шахназарова из аппарата ЦК. Человек с идеями и кругозором он войдет в окружение Горбачева. Лично мы с ним не были знакомы, но оказывается, читая «Новое время», он обратил внимание на мое письмо. А ему как раз нужен был консультант, спичрайтер…

Это был крах всех моих представлений о должном и желаемом. Идти в ЦК –  невозможно. И не идти невозможно.  Я почувствовал себя беспомощным, как человек, перед которым выросла Годзилла.

В отчаянии я бросился к Виталию. Его реакция была моментальной. Он поднял трубку «вертушки» (аппарат правительственной связи – для тех, кто не знает, единственная «социальная сеть», которая работала в ту пору), и я услышал текст, в котором ничего не понял. Только позже я смог оценить филигрань этой сцены театра абсурда, разыгранной совершенным экспромтом.

– Ну, как ты мог так вляпаться, Георгий, – с необычайной серьезностью выговаривал Виталий. – Нельзя же так подставляться…

– Ты о чем? – услышал я встревоженный голос из трубки.

– Тащить в ЦК родственников!? Нам этого не простят.

– Каких – таких родственников? – Голос из трубки зазвучал уже с раздражением.

– Ну, Александра Борисовича Шах-на-за-ро-ва… – эту фамилию он произнес по слогам.

Тут до меня что-то начало доходить. Дело в том, что моя бабушка была родом из Карабаха, и ее девичья фамилия была Шахназарова. Как и зачем Виталий помнил девичью фамилию моей давно покойной бабушки, уму непостижимо.

– Да, какой к черту…- голос в трубке уже явно вышел из себя.

– В миру он более известен как Александр Пумпянский, – нанес свой кинжальный удар Виталий. – Так он подписывает свои статьи…

Это был coup de grace. Из трубки правительственной связи донеслось лишь что-то похожее на стон.

В эту секунду я почувствовал, как рука Годзиллы ослабила хватку. В следующую я уже был свободен…

2011 г.